– Значит, и вы ничего не хотите сказать откровенно…
– Отчего же? Я не намерен вам сказок пересказывать. Я учёный, и сам не всё ещё знаю, а если и скажу бездоказательно, то вы не поверите. Проверить захотите.
– Разумеется, желал бы убедиться своими глазами.
– Вот и я хочу того же, чтобы вы не легендами питались, а наедине с глазами и без моей подсказки сами сделали выводы, а после уж и сравним, ну, по рукам? Что может быть интереснее, чем делать открытия в нашей науке?
Ах, так! Всё ранее сказанное князем, его колкости и подозрения смешались во мне в один комок, сильно разозлив меня. Ну что же, мне есть чем тайно ответить. Тогда и я повременю с возвращением скрижали.
Эта мысль немного уравняла меня с присутствующими. Мы подняли бокалы за новые находки, причём если я вознёс свой высоко, а князь вполовину ниже, то четверо посвящённых и вовсе едва оторвали донышки от стола. В иной раз это выглядело бы смешным, но мне стало неуютно. Из всех присутствовавших лишь один я находился в неведении, прочие же как-то неловко тупили взоры. Посему я постарался скорее кончить трапезу, сославшись на скверный аппетит после тряского путешествия, и с позволения хозяина отправился осматривать его необъятную коллекцию, втайне рассчитывая встретить вместо чарующих греческих головок на черепках амфор свежий и живой лик той, что прекраснее легендарной Елены.
Судьба не благоволила мне в этом, а вскоре и сам князь присоединился ко мне, давая пространные разъяснения реликвиям.
Пробило десять. Велев лакею снять со стены большой кенкет, Прозоровский повёл меня в подвал, назвав его винным погребом. Я же мысленно прозвал его донжоном, памятуя об угнетающем облике громадного здания.
– Дом этот выстроил мой дед, большой ценитель прекрасного, в том числе вин, он там хранил несметное количество бочек; а я уж приспособил под музеум. А пуще виноделия он знатоком слыл по религиозной части. Любил Византию со всеми её причудами. С турками всю жизнь: то воевал, то торговал – и после каждой войны всё доходнее. Тут всё в таком вкусе – и храм, и больница, и школа. А фундамент старый, едва ли не греческих времён, что тут стояло – не знаю, но дядюшка сумел и в нём отрыть немало. А я не тревожу – неохота как-нибудь узнать, что живёшь на кладбище, хотя бы и древнем.
– Мне колдун тоже совет дал: не рыть слишком глубоко, намекая прозрачно на мою фамилию.
– Видно, будете… – отвернулся он вбок, – копать.
– Кто он, этот старик?
– Я этого знать не намерен. Живёт неподалёку. Советы он раздаёт, что твоя Кассандра. Остерегает, говорят, всегда правильно, только все прут наперекор. Говорят, дар ему в наказание, а не в награду, как святым.
– Или не он, а мы все своевольные упрямцы. Мне он показался осведомлённым…
Я прикусил язык. Не хватало мне только сразу проговориться о загадочных камнях, даже не попытавшись выяснить их происхождения. Но опасался я напрасно.
– У него советы один другого хуже. Только бездельникам годятся. А у делателя всегда с одного боку Скилла, с другого Харибда, – пробурчал он недовольно, словно оправдываясь.
– Может, на роду написанное не нам менять?
Князь сощурился и скривил мину, из которой можно было сделать какое угодно заключение.
– Вот и проверьте сие утверждение в Турции, где, как пишут, все как один – фаталисты. А вернётесь – милости прошу, поведать о выводах.
Уж если и вернусь я сюда, то вовсе не за тем, чтобы спорить о каких бы то ни было науках, – подумал я тогда, охваченный романтическими порывами.
Широкая винтовая лестница сделала полные два оборота, прежде чем мы спустились на дно колодца, и слуга разжёг факел, заменив им вмиг ставшую тусклой лампу. Из широких ниш вдоль стены, представлявших собой чередование увенчанных пилястрами столбов и арок, выглядывали части скелетов каких-то животных. Иные из них по недостатку ископаемого материала собирались наполовину от оскаленной пасти до передних лап с острыми когтями, другие почти целиком сохранились с большими кусками шкур, так что руке опытного чучельника оставалось лишь одарить их чёрными блёстками каменных глаз.
– Это уже не к археологии имеет отношение, а к палеонтологии, – заметил я. – Я же не силен в ней, коллекция в Москве скромна, куда ей до вашей.
– Обширнее моей – нет в Империи, – весомо заявил Прозоровский и подвёл меня к ним ближе. – Да и в Европе, я полагаю. Ископаемые останки шерстистого носорога, буйвола и мамонта, подаренные ещё Палласом моему деду, – представил он по очереди туши, особенно сильно выпиравшие из неглубоких ниш.
– Неужто они извлечены в этих краях?
– Нет, их Паллас привёз с собой из Сибири, кое-что я выменял в Лондоне, а вот и местные экземпляры, – он обратился на другую сторону, в совершенную темноту, где, по всему судя, находилось немалое пространство. – Большинству ещё и названий нет. Прошу простить, сюда проделаны отверстия для света и воздуха, но ночью есть только один способ увидеть собрание. Впрочем, жалеть о том вам не придётся, зрелище я сулю незабываемое!
Голос его вознёсся к невидимым верхам и дважды вернулся звонким эхом, заставляя трижды верить в обещанное.
Дворецкий, подобострастно обогнув хозяина по длинной дуге и слегка толкнув плечом меня, подошёл с факелом к большим круглым зеркалам с расставленными перед ними плошками с какой-то горючей жидкостью и один за другим поджёг толстые фитили. Множество рефлекторов, отразив под разными углами яркое голубоватое пламя, бросили свет вдаль, и глазам моим открылось жуткое и величественное зрелище.