– Кто же столетиями следит за этим, и с какой целью? – изумился я искренно.
– Те, кому нужно скрывать этот некрополь от людских глаз возможно дольше. Но если вы требуете назвать фамилию этого таинственного Агасфера – она мне неведома.
– Но почему не засыпать кладбище, если необходимо скрыть его?
– Оцените объем работ. Засыпать сорок акров – это одно, а сорок тысяч? Да ещё слоем, который нельзя перекопать или перепахать? Нет, болота – самый надёжный способ.
– Но требует присмотра. Вы должны признать, что либо некрополь юн, либо некие кладбищенские сторожа сидят и следят за ним. Подам вам ещё одну мысль, ибо мне кажется, что подряд на земельные работы не мог испугать тех, кто трудился над обработкой тысяч валунов: они полагали, что в воде разложение пойдёт скорее, чем в земле.
– Недурно. Хотя, говоря вашим языком, подряды эти могли исполнять разные артели. Так или иначе, использование канала – не настолько слабое звено в цепи рассуждений, как кажется, потому что для его проверки требуется лишь терпение. Придётся пока смириться с ним до другого раза. Потом мы попробуем разговорить уста посвящённых. Согласитесь, какая редкая удача – поговорить с наследником допотопного царства! – рассмеялся он своим зычным смехом.
– Вы установили непрерывное наблюдение за перешейком?
– Нам не нужно. В весну, следующую за засухой, мы откроем сезон охоты.
– Здесь только три камня. Остальные решили вы не трогать?
– Далось непросто приволочь сюда и эти три, – ответил князь. – Видите ли, надписи на них в чём-то повторяются, что и дало повод Евграфу Карловичу думать о заклинаниях или некоей общей формуле погребального обряда, наподобие нашей панихиды. Предположительно, меняются лишь небольшие части, например, имена. Трёх надгробий вполне достаточно для изучения, потому что поверхности каждого изъедены временем так, что, сложив сохранившиеся части, мы получили почти полный сюжет. Пока и речи нет, чтобы прочитать его, конечно… К тому же замазать грязью от лишних глаз три валуна проще, чем десять, а, Алексей Петрович?
– Какова же причина, что ваш коллега почёл записи заклинаниями, а не славословиями в адрес важных усопших персон?
– Эпитафии не пишут одинаково, а христианские формы отпевания сложились гораздо позднее. Но есть и второй признак. Кладбище это совсем не обычно: на нём неведомые убийцы не столько схоронили, сколько сокрыли своих жертв, возможно, жертв казни, как полагает Евграф Карлович. Мне ближе иная трактовка, которая, впрочем, тоже не без изъяна.
– Стихия?
– Некрополь такой величины на месте потопа? Немыслимо, – отрезал он. – Нет, нет, здесь совершилось убийство, но вот какое? Хладнокровная бойня или сражение?
– Какое бы ни было, воздайте хвалу Создателю за то, что ваше таинственное колено израилево ошиблось в расчётах. Вместо того, чтобы дать костям разложиться и навеки сгинуть в желанном забвении, они запечатали останки болотом, то есть в среде, где, как верно подметили вы, кости превосходно хранятся веками. Изгладить память о побеждённых не удалось, и вскоре вы откроете правду.
– О своём преступлении! – изрёк он почти торжественным шёпотом.
– Простите? – нахмурился я.
– Убийца, прячущий улики, желает скрыть своё преступление, а не загубленную душу. Посему мой Евграф и видит здесь ужасную расправу.
Я напомнил, что для Бога нет ничего невозможного, воскресив в памяти первые строки книги Бытия. Лицо его посуровело. По-видимому, я нечаянно наткнулся на какую-то тревожившую его мысль.
– Всё не так просто, увы, – ответил он. – Но дайте мне ещё немного времени, и я в самом деле переверну для вас следующую страницу. Для вас – одного из немногих избранных, прежде чем это станет всеобщим достоянием!
Он молвил это так, словно предостерегал от каких-либо самостоятельных действий, могущих принести вред в его отсутствие, но лишь позднее догадался я об этом скрытом смысле его слов. Тогда же я задал иной вопрос:
– Стоит ли так утруждать себя ради одной особы? Наука требует от любого из нас стремиться к самому широкому распространению знаний.
Он резко отпрянул:
– Наука? О, нет! Той науке, которой служите вы, я не проводник.
– Чем же не угодила вам история? – удивился я непритворно. – И археология?
– Дело здесь вовсе не в истории, а в научном методе, отвергающем всё, кроме эксперимента. При том, что сам человек, – он изменил взволнованный тон на ядовитый, – в том числе человек науки, черпает своё убогое вдохновение в мире идей.
– Не боитесь заклинаний у самого своего дома, Александр Николаевич? – спросил я, похлопав по валуну. – Или, перевернув их кверху дном, вы таким образом стараетесь обезопасить себя от тех, кто мог бы прочесть то, чему не стоит звучать?
– А если скажу – боюсь? – хмыкнул он. – На всех этих землях лежит проклятие.
– И вы хотите выяснить, в чём причина?
– Докопаться, – поправил он, изобразив землекопа. – Докопаться до связей, которые объявляют магическими. Я верю, что всему существует объяснение в русле рациональных явлений, но я не желаю ограничивать себя возобладавшим с недавних пор научным методом. Если не изучать электричество, то простая молния, угодив в какого-нибудь… кузнеца, может показаться проклятием. Игру магнитов легче всего объяснить колдовством, а того, кто ищет связь между свойствами магнетизма и электричества – чернокнижником. Я верю в рациональность, но жажду очертить границы рационального шире, чем их провела ваша наука. За пределы грубой материи.
– А говорят, вы – каббалист, Александр Николаевич. И людей со свету сживаете.