Все, кого мы убили. Книга 1 - Страница 39

– Прошу, – ответил тот и указал дальше к обрыву, где на маленьком походном столике ждал нас пистолетный ящик. Сбоку, из-за ближайшей раскидистой ветлы, где махала хвостом вторая лошадь, к нему направлялся Владимир. Он совершенно не глядел в мою сторону. Меня немного позабавило, что он накинул плащ, видно, полагаясь на легенду, что свободные полы этой одежды, создавая иллюзию крупной мишени, расхолаживают противника и мешают целиться.

– Так кто из вас чей секундант? – спросил я сколь мог презрительно, когда мы все сошлись. Но, признаюсь, ощутил я в тот миг уже колючий холодок, который, спустившись в живот, никак не желал покидать его. Угрозу Голуа мог я рассматривать двояко: бравадой, призванной поколебать мою уверенность как противника, и гнусной забавой убийцы, издевавшегося над жертвой.

– Я просил господина Голуа одолжить мне пистолеты и зарядить их. Если вы не возражаете, Этьен станет нашим секундантом, – Артамонов по-прежнему избегал встречаться со мной глазами, что, впрочем, могло трактоваться как угодно.

Лишь теперь, когда француз взялся за оружие, я, наконец, понял, что беспокоило меня в его голосе и манере двигаться, пока мы шли к устроенному месту. На руке его я увидал свежую отметину, которая могла оставить только кислота, когда он, разжигая в темноте спичку, пролил из ампулы немного на запястье. Угрожавшая мне таинственная личность, главный из заговорщиков, наконец, стоял передо мной опознанным. И сейчас мне требовалось всячески скрывать свою догадку, но осознание этого заставило мои мышцы невольно произвести какое-то неловкое движение, потому что когда я перевёл взгляд выше, мои глаза столкнулись с пронзительным взглядом Голуа. Секундное замешательство, понадобившееся ему для ответной догадки, сменилось зловещей ухмылкой человека, готового ко всему. И в том заключалось его несомненное преимущество передо мной, ибо я не чувствовал в себе готовности поступать против правил.

Впрочем, он соблюдал формальности, и это действовало на меня ещё сильнее, так как я не знал, когда и откуда ждать подлого удара. Делая вид, что тщательно слежу за приготовлениями, я украдкой бросил взгляд на дорогу. Вдалеке запряжённые в повозку лошади щипали с обочины траву, Прохора же я и вовсе не различил.

Что-то нехорошее задумывалось тут, и я лихорадочно перебирал возможности отвратить собственное убийство, ибо я уже не сомневался, что тут задумано нечто кроме дуэли. Я имел право, сославшись на детали кодекса, отказаться стреляться, но это отнюдь не изменило бы планы Голуа, которые он так или иначе намеревался воплотить. Атаковать его, сбить с ног и бежать, ожидая предательского выстрела в спину, я не мог, ведь непосредственного повода к такой особенной обороне он не дал. Благородство и великодушие всегда проигрывают в схватке простому кистеню замышленного предательства.

И в ту минуту, когда Голуа чуть отступил от столика, давая мне осуществить выбор пистолета, я заметил движение над ближним холмом. Чья-то фигура медленно поднималась из-за склона, даря надежду на спасение в этой глухой пустынной местности. Артамонов и Голуа, стоявшие напротив, не сразу поняли, что их планам сегодня не суждено сбыться.

Князь двигался неторопливо, конь его шёл шагом, лениво помахивая хвостом и опустив голову, будто ища, где ему пастись, но пена и тяжело вздувавшиеся бока выдавали недавний стремительный галоп. Видимо Прозоровский не желал демонстрировать свою досаду от происшествия, потому осадил коня по ту сторону пригорка. Я не удивился бы, узнав, что там он и повязал дерзким узлом свой шёлковый галстук.

– Позвольте заметить вам, что мсье Голуа не дворянин, – сказал он, спешиваясь. – И хотя романтическая литература приводит примеры дуэлей с разночинцами и даже лакеями в секундантах, в жизни своей я не встречал ничего подобного.

Мне казалось, я слышал скрип зубов Этьена, а взгляд его мог раздавить средних размеров крысу, но он не посмел возразить, молча вытерпев все обвинения. Интересно, что сказал бы князь, знай он все обстоятельства. Артамонов стоял, понурив голову, казалось, он испытал облегчение при виде Прозоровского, и теперь готовый снести от него любые упрёки.

– Вы, вероятно, полагаете, что императорская аудиенция делает вас неуязвимым для пули? – обратился ко мне князь. – Так ведь и не исполните своего поручения. Или – поручений? А это государственное преступление.

Я совершенно опешил. Козырь моей гордыни, хранимый на крайний случай, оказался разыгран между делом, впопыхах. Но откуда князь мог узнать? Ни его домочадцам, ни ему самому я ничего не говорил, приберегая для подходящего случая, могшего произвести впечатление на Анну, а то и на него самого.

– Полагаю, Его Величество и не помнит моего представления. Не знаю уж, увы это или к счастью.

Этьен одарил меня презрительным и надменным взглядом. Тем временем князь продолжал суровое наставление, будто вовсе и не слышал моих слов:

– Вам следовало бы знать, что принять вызов вы имеете право лишь по исполнении приказа, ибо императорское поручение делает вас не вполне свободным в жизненном выборе. Вас же, Владимир Андреевич, ждёт наказание за покушение на жизнь особы, находящейся, как фельдъегерь, под строжайшей защитой закона. Незнание обстоятельств не является в данном случае оправданием. Впрочем, господа каторжные, вы можете продолжать – после того, как мы с господином Голуа удалимся за холм: я за ближайший, а он за следующий.

Дуэль, казавшаяся неотвратимой, таким образом оказалась мастерски расстроена. Один за другим мы покинули поле битвы.