Все, кого мы убили. Книга 1 - Страница 86

Я прервал его, велев подробнее осветить эпизод с полицией. Он спокойно поведал, что твёрдых улик против него, да и против общества, у сыска не нашлось, впрочем, тогда Артамонов не состоял ещё в действительных членах, а работал как художник, выполняя копии некоторых античных скульптур. Заказ на них, весьма выгодный, он получил от того самого Россетти. Но не рука мастера привлекала их, а сам мастер и его дальнее родство с князем Прозоровским, который по своей подозрительности никак не хотел допускать обитавших у него работников до своего заглавного начинания на болотах. Отказать своим нанимателям впоследствии оказалось уже почти невозможно: во время исполнения заказа, эстетические рамки которого весьма расплывчаты, художник довольно беззащитен.

– Кто первым упомянул Голуа?

– Представьте, они назвали несколько имён, кои я не запомнил, но среди них прозвучала эта фамилия, и я сознался, что знал его шапочно.

– Хорошо, – сказал я. – Вернёмся к поединку.

– Узнав о нашей дуэли, Этьен сказал мне, что, не имея ни единого шанса против вас, я обязан воспользоваться одним правилом кодекса: участник может выставить вместо себя другого бойца, и он готов пойти на это, поскольку мы состоим в одном братстве. Меня удивило это, поскольку никогда не слышал я, чтобы слово «братство» употреблялось когда-либо в разговоре с Россетти или кем-то ещё. Удивило – и сразило своей теплотой, ибо все мы подвержены власти скрытых смыслов, нацеленных на влияние. Этот иностранец, оказывается, умел тонко подбирать слова.

– Может выставить замену, – задумчиво произнёс я, пропуская его оправдательную тираду, – не вызвавший сам, а тот, кого вызвали. Да и то – в редком стечении обстоятельств.

– Я не знал этого тогда! Узнал позднее, по дороге, что стрелять придётся мне самому, но уже имея иной расклад. Вообще, в жизни не думал, что доведётся участвовать в столь фантасмагорической дуэли. Страшнее всего то, что я взял его с собой, тем самым ещё более скрепив злополучный уговор.

– Берегитесь, как бы он не стал для вас приговором, – холодно заметил я.

– Вы полагаете, расторгнуть его я не вправе? Но я не подписывал никаких бумаг.

Я не чувствовал уверенности в рассуждениях о правилах чести в тайных обществах, но считал необходимым припугнуть Артамонова, что позволило бы мне легче заставить его играть на моей стороне.

– Такие договоры не расторгаются и не имеют срока действия. Они становятся недействительными лишь со смертью одного из участников. А может, и всех. Насколько я знаю иерархию иллюминатских обществ…

– Но это не общество иллюминатов, в этом меня клятвенно заверили!

– Да не будьте вы ребёнком, Артамонов! Состоите в братстве вы, а я должен объяснять вам, что это за штука? Предпочитают говорить об иллюминатских обществах, как о более или менее легальных и понятных правительствам! Не всякая ведь тайная организация незаконна, и не всякое общество, тайное и незаконное в одной стране, тайно и незаконно в других. Общество греческих революционеров, вполне тайное для Порты, существовало в Одессе открытым для русских властей, скрывалось лишь финансирование его императором Александром Павловичем. Вы, если угодно, можете, конечно, именоваться хоть секретной сектой, но тогда вас ещё скорее упекут за решётку. Так вот, иерархия имеет строгую дисциплину, каждый член знает только одного своего вербовщика и начальника, а также подчинённых ему субъектов – ещё более несчастных, чем он сам. Так что ищите своего Россетти или… как там звали второго?.. Просите их избавить вас от клятвы служить им. Да, им, им! И не воображайте невесть чего: скорее всего, о вашей персоне никто кроме этих двоих и не ведает. Если не считать своры в доме князя. Тем хуже для вас, потому что у этих типов в отношении вас развязаны руки.

Я не хотел пугать его сверх меры, но так уж само собой получалось.

– Я и сам себе кажусь жалким, – ответил Владимир, что, впрочем, никак не сопрягалось с его холеным видом и надменной осанкой, – но теперь уж ничего не поделать. Я имел глупость отказать Россетти, уведомив его письменно, что не вижу возможности более состоять в их обществе.

– Не так уж плохо, – рассмеялся я. – Если его арестуют и найдут письмо, вы окажетесь вне подозрений. Но глупо. В таких случаях пишут два письма: второе – жандармам, куда отправляют известный список лиц. Берите пример с Шервуда-Верного. Впрочем, меня это не трогает. Расскажите о том, что касается меня: как вы оказались здесь и для чего искали встречи?

– Когда вы уехали вслед за Анной, я места себе не находил от ревности, зная, что вы имеете возможность гулять с ней по бульварам Одессы. Я подслушал, как князь говорил вам о том, что не отдаст за меня Анну. – Артамонов вскочил, лицо его озарилось страстью безутешного страдания. – Какие только замыслы не рождались в голове моей: броситься за ней, соблазнить её, убежать в Европу, тайно венчаться!.. Я просил Прозоровского о разговоре, и сразу же объявил, что знаю о наследстве. Разумеется, я скрыл от него своё участие в обществе его врагов.

И Владимир почти точь-в-точь поведал мне историю двух семей, слышанную мной от Прохора.

Я не решился продолжать настойчивые расспросы. Он, как и я, нуждался в отдыхе. Я успокоил его тем, что свидание моё с княжной в Одессе не состоялось, к чему он отнёсся равнодушно. Мы отправились в город, где славно отобедали, выпив за примирение целый кувшин местного белого вина. Лишь тогда он, не дожидаясь моих понуканий, продолжил свой рассказ:

– Я получил от князя обещание наделить меня наследством немедленно, он уже посылал за стряпчим, когда я сам просил его повременить. Да, не удивляйтесь. Что дали бы мне земли под болотами? Они нужны Россетти, но не мне. Он думает, что в них полно золота, я уже знал тогда, что там его нет. Обретя их, я оказывался между молотом тайных братьев и наковальней безденежья. Ведь с получением наследства я терял содержание от князя, которое, по правде говоря, всегда находил щедрым. Никто другой из непосвящённых вовсе не дал бы за них и полушки. Продать Россетти? Но он не стал бы покупать без твёрдых доказательств их ценности.